Автор: Лютый зверь
Фандом: Saiyuki Reload
Категория/Рейтинг: G
Жанр: POV
Пары/Персонажи: - Гонджо, Хаккай
Статус: - готово
Предупреждение: - не бечено,
Содержание: - эммм... простите, забыл написать
Дисклеймер: - не моё
Размещение: - только с моего согласия
1424 словаУ него самые красивые глаза, что я видел. Зелёные, как июльская листва. Неважно, что один искусственный. Он часто улыбается с таким смущенно-добродушным видом, словно стеснительный старший брат. Да еще и ведет себя, как заботливая мамаша. Иногда это пугает больше чем его гнев. Ну, я хочу сказать, что не следует недооценивать человека, убившего тысячу ёкаев.
Сейчас он что-то готовит на кухне. Хозяюшка. Хотя… это я зря. Я бывал в гостях у некоторых цыпочек. Не знаю, как объяснить, но там сразу видно, что в доме есть женщина, даже если кружевные шмотки на виду не валяются. Что-то неуловимое, но очень заметное. Кажется, это называют уютом. Хаккай же просто поддерживает чистоту и порядок. Во всяком случае, ощущение другое – сразу понятно, что за домом следит мужчина.
Не знаю, почему я позволяю ему это делать. Меня вполне устраивала моя берлога такой, какой она была – замусоренной и неопрятной. А этот ходячий мертвец всё изменил. Мне было неловко возвращаться в собственный дом и есть приготовленную кем-то другим пищу. Но я ни разу даже не попытался ему запретить. То ли мне это на самом деле нравилось, то ли не знал, как говорить с человеком, который, не смотря на самовольные выходки, вроде как для меня же и старается, да ещё и вид такой, словно извиняется за то, что жив. Хотя это я не дал ему умереть. Тоже своевольничал, если честно. Так что мы квиты.
В общем, мы довольно экзотичным способом портили друг другу жизнь, но не жаловались. Странные отношения. Болезненные, ломкие, в чём-то очень неправильные, но… у меня не было желания разорвать их.
Пока я размышлял, Хаккай снял фартук и принёс тарелки с карри и рисом. Вкусно и очень по-домашнему. Не знаю. У меня как-то не было раньше ничего похожего в детстве. Та, которую я называл матерью, ею не была и не могла мне простить этого. А вот теперь я, похоже, обзавёлся другой мамочкой. Образцовой, можно сказать: тихой, ласковой, вежливой до оскомины и заботливой настолько, что хоть домой не приходи. И всё это с такой робко-виноватой улыбочкой, что выть хочется.
Карри не лезет в горло. Хаккай смотрит с виноватой улыбкой. Красивый.
Я часто себя спрашивал, зачем принёс домой умирающего со взглядом самоубийцы. Ответа так и не нашел, потому и выбросил это из головы.
А он спрашивал. Ну, я бы тоже спросил на его месте. Почему-то ответил настолько честно, насколько мог – из вредности, быть может. К моему удивлению, он принял этот ответ. Так я понял, что он даже и не думал жалеть себя. В отличие от меня. Я порой упивался воспоминаниями о мачехе. Я хотел любви той женщины. Все дети хотят материнской любви. Я был слишком жадным, а в результате потерял и мать и брата. Мне следовало ценить любовь брата, а не гнаться за женщиной, страдающей от одного только взгляда на меня. Мало кого старший брат любил так, как мой любил меня. А я заставил его плакать.
Глядя на безымянного парня, хозяйничающего в моём доме, часто думал о любви. Иногда о своей любви к мачехе и братской ко мне, а иногда – о нем и его сестре. Как он касался её? Что она любила в нем? Как он брал ее? Я… завидовал ей. И ненавидел ее. За то, что оставила его.
Странно, но успокоился только после того, как Чо Гоно стал Чо Хаккаем. Чо Гоно принадлежал ей, а Хаккай… Хаккай не принадлежал никому. Но оставался со мной, и мне это нравилось. Нравится до сих пор.
- Пожалуйста, не бросай окурки в пивные банки.
Поглядите-ка! Навис надо мной и улыбается. Ласково, аж икать хочется. Вместо этого улыбаюсь пошире, но что-то мне кажется, что не убедительно у меня это выходит.
- Хорошо.
Улыбка Хаккая неуловимо меняется, во всяком случае, поджилки у меня перестают трястись, а затем он уходит. Пусть он и ведет себя, как заботливая мамаша, но никогда не пилит. Мужчина же. Иногда я хочу об этом забыть. Но не получается. Может, мне стоит забыть, что я тоже мужчина?
Бред!
Сегодня не хочу ночевать дома, этой ночью буду любить какую-нибудь красотку с тонкой талией и пышными буферами. Буду слушать нежные стоны, чувствовать острые ноготки на своей спине и целовать изящную шею. Я люблю женщин. Всех. А значит, ни одну из них.
После жаркой ночи во всём теле приятная лёгкость и сытость напополам с опустошением. Чувство привычное, но не теряющее своей новизны. Я ушёл до того, как она проснулась. Нет ничего хуже, чем завтрак со случайной женщиной, с которой провёл ночь.
Так я думал, пока не вернулся домой. Завтрак с мужчиной, в отношении к которому никак не разберёшься, после жаркой ночи с безымянной цыпочкой – ничуть не лучше.
Меню традиционно до изжоги. Хаккай ест медленно и аккуратно, а я думаю о том, что он ни разу не ходил к женщине с тех пор, как очнулся в моём доме. Ну, то, что сестру он любил, я понимаю, но и что тело имеет свои потребности – тоже. Не верю в порядочность людей и ёкаев, когда дело касается секса. Все хотят. Просто кто-то откровенен в своих желаниях, а кто-то подавляет их. Тогда они выползают наружу в уродливой форме. Например, ханжеством.
Можно сколько угодно твердить, что, мол, неинтересно, грязно и недостойно, но раз уж говоришь на эту тему, то ещё как интересно! Можно напустить на себя скромный вид, но глаза будут блестеть при виде понравившейся мордашки. Это видно. По Хаккаю не видно ничего. Он не говорит о женщинах ни хорошего, ни плохого. Он не провожает взглядом ни одну из них. Он одинаково вежливо улыбается всем и никому особо. Вечный хороший старший братик и заботливая мамочка.
Это злит. Так не бывает. Но… это не моё дело.
Хаккай ходит к чёртовому монаху учить бестолковую мартышку грамоте. По мне, так это работа для дрессировщика, а не для учителя. А дрессировать Сандзо и сам умеет. Если бы мне хоть капельку его таланта… я бы попрактиковался на Хаккае. Но если честно, то это он дрессирует меня.
Когда этого одноглазого зануды нет дома, игнорирую чисто вымытые Хаккаем пепельницы и стряхиваю пепел в пустые банки из-под выпивки, сижу, закинув ноги на стол, и чувствую себя подростком, чьи родители ненадолго ушли, оставив дома без присмотра. А к приходу Хаккая заметаю следы своих «преступлений». Занятное чувство.
Хаккай потихоньку оживает. Я вижу, как женщины бросают в его сторону заинтересованные взгляды. Ну, они и раньше его жалели, шептались о его таинственности и красоте, но теперь в этих взглядов меньше очарованности и больше интереса. Совершенно определённого интереса. А я ревную. Предпочитаю, чтобы так смотрели на меня, а не на другого мужчину. Ну и его самого тоже ревную, хотя и знаю, что он не ответит ни одной из них.
Неужели его тело потеряло интерес к удовольствию со смертью сестры? Мне в это не верится. Вижу же, как он постепенно оживает.
Пожалуй, я хотел бы заставить его плакать.
Однажды Хаккай притаскивает домой мелкого белого дракончика и виновато-просительно смотрит на меня. Этот его вечно виноватый вид меня раздражал. Потом в нём стал просыпаться характер, а улыбочка из виноватой превратилась в нарочисто-глуповато-невинную. В разных пропорциях. Меня это стало немного умилять, и вот сейчас этот неловкий вид. Я же знаю, когда ему по-настоящему неловко, а когда придуривается. Вот сейчас не придуривается. Бледная перепончатокрылая змеюка смотрит красными глазёнками. Вид Хаккая с этой живностью на руках – запрещённое оружие. Честно. Я не смог бы отказать, даже если бы хотел.
Хаккурю поселился на кровати Хаккая, ластится к заботливому придурку и недолюбливает меня. Может, ревнует. Хотя у меня поводов больше.
Хаккай разруливает все наши стычки с мелкой тварью так мастерски, словно всю жизнь только этим и занимался. Я даже не могу сказать, что мне достаётся больше. Ну, кода я получаю подзатыльник за то, что тайком выдыхаю сигаретный дым на дракончика, а пакостника всего лишь мягко журят за пожёванную пачку… Но я не против. Мне нравится, когда Хаккай прикасается ко мне. Другого повода ни у меня, ни у него нет.
- Хаккай… - не знаю, что сказать ему.
Он смотрит внимательно и мягко улыбается. Знаю я цену этой мягкости – три лимитёра на ухе.
Молчание неловкое и долгое. Он не помогает мне, но и не мешает. Понимает же всё, змей подколодный! Молчит. А я... я сам уже плохо понимаю себя.
Чего хочу? Почему всё зашло так далеко, толком не начавшись?
Мягкая улыбка. Зелёные глаза. Три лимитёра.
***
- Гонджо? – только один человек произносит моё имя с такой бархатистой мягкостью, словно ласкает голосом красные волосы. Нежно, невесомо, обволакивающе.
- М?
Он больше ничего не говорит, но неловкости нет. Мы стоим рядом с джипом и смотрим на заходящее солнце. Мы идём за ним так долго, что порой я забываю зачем.
Сейчас мне не хочется говорить, я просто рад, что рядом со мной этот странный, мягкий и жестокий человек. Такое чувство, что так было всегда. Возможно, именно это я чувствовал раньше, но просто не мог понять. Хаккай медленно и расслабленно выдыхает.