Шапку тащить влом.
Поцелуи Румпельштицхена
С женщинами ему никогда не везло. С самого начала. С самого первого раза.
Впрочем, если подумать, то так и должно было быть. Кто он такой, чтобы рассчитывать на любовь? Мальчишка-сирота, брошенный собственным отцом? За душой – прялка да сердце полное нерастраченной любви. Но сердце-то невидно, а любовь... что она против злата? Знать бы об этом раньше!
Он верил Миле. Верил, хотя уже знал горький вкус предательства. Но он так хотел верить ей! Верить больше, чем отцу, променявшего его на вечную юность и полёт. Он даже пошёл в армию, лишь бы Мила, которой было так важно мнение окружающих, могла им гордиться.
Он не боялся смерти. Он вообще мало чего боялся, кроме как,остаться в одиночестве. Но, тем не менее, он был заклеймён как сын труса. Незримое клеймо въелось прямо в душу. Не выковырнуть, не стереть, не выжечь. Да и пёс с ним, с клеймом! Лишь бы быть рядом с сыном! Пусть даже ценой позорной клички и изувеченной ноги. Его не пугали ни позор, ни боль, ни увечье. Всё это ничто по сравнению с возможностью быть с семьёй.
Но Мила так не считала. А он терпел её нелюбовь, её презрение, её упрёки. Она говорила, что все считают его трусом. Часто. Слишком часто. Порой даже в присутствии других. Мила стыдилась быть женой труса, но не стыдилась при всех бросать оскорбления ему в лицо. Пускай. Он заслужил.
Мила просила его уехать туда, где их никто не знает. А он не видел смысла. Мнение остальных его не пугало. Какая разница, что думают другие? В глубине души он подозревал, что и на новом месте Мила будет обвинять его в трусости, пока этот клич не подхватят другие. Подозревал, но не хотел верить и проверять.
Когда однажды Мила не вернулась домой, он пошёл за ней на пиратский корабль. Все могли считать его трусом сколько угодно, но сам он не боялся в одиночку идти в логово отпетых морских разбойников. Он не думал о том,что ему, увечному калеке, нечего противопоставить головорезам, стоящим на качающейся палубе так уверенно, как ему никогда не стоять на твёрдой земле. Он просто пришёл к капитану Килиану и попросил вернуть свою жену. Молодой,красивый и сильный пират насмехался над ним, предлагая «честный» поединок. Тогда он увидел себя его глазами: жалкий, нищий, старый калека. В поединке с «благородным» убийцей у него не было и шанса. А он не мог себе позволить умереть и оставить сына сиротой. Бель уже лишился матери, и он не мог лишить его ещё и отца. Даже, если этот отец жалкий трус.
В этот день Румпельштицхен и сам поверил, что он не более чем трус.
Шли года, и образ Милы постепенно стирался из его памяти. Её тёмные глаза, умелые руки и жаркие поцелуи. Всё, что осталось Румпелю – сын и клеймо труса. Но пока Бель оставался с ним, ничто иное не имело значения.
Тёмная магия изменяла его исподволь. Сам он не замечал изменений, хотя ужас, который испытывали перед ним те, кто ещё недавно выкрикивал оскорбления и заставлял унижаться, пьянил сильнее любой выпивки. Румпель менялся, но не замечал этого. Он по-прежнему считал, что делает всё ради Беля, но тьма уже закралась в его сердце, уподобляя его монстру. Эгоизм рос внутри Тёмного мага, перетягивая на себя желания и стремления, оттесняя любовь к сыну на самый край, и так небольшого, сердца Румпельштицхена. Возможно, тьма сожрала бы своего мага без остатка, если бы Бель оставался рядом. Но вынужденная разлука вновь оживила оттесняемую тьмой любовь к сыну и пробудила чувство вины за невольное предательство и непростительную слабость. Румпель так никогда и не понял, что именно потеря Бель не дала ему окончательно превратиться в чудовище.
Обретя цель – найти сына – Румпельштицхен в очередной раз переродился. Теперь ему было к чему приложить невероятную мощь, которую получил благодаря кинжалу. И вся эта мощь была им задействована. Румпельштицхен научился многому, достиг небывалых высот в магии, интригах и сделках, стал наголову выше любого из своих предшественников, и всё ради встречи с сыном. Долгие годы Румпель плёл тончайшую паутину интриг, заключал сделки, собирал магические артефакты и крупицы бесценного знания. В его небольшом теле жила невероятная мощь, а ум полуобразованного крестьянина стал одним из самых блестящих не только в родном мире, но и в парочке прилегающих.
Впрочем, сам Румпель снова не заметил изменений, он всего лишь хотел найти сына. И когда перед ним замаячила призрачная надежда создать семью, Румпель потерял всю свою осторожность, весь свой вековой опыт, изощрённый ум и, банально, доверился женщине, которая без малейших угрызений совести собиралась водить за нос целое королевство.
Кора. Не сказать, что она была невероятно прекрасна или чрезвычайно умна. Зато коварства, целеустремлённости, изворотливости ей было не занимать. И Румпель лучше кого бы то ни было знал об этом. Знал, но поддался тёмному очарованию этой женщины. Поверил в её любовь. Позволил её поцелуям опьянить. Да он и не мог по-другому. Он слишком жаждал обрести семью. Когда он жадно накрывал губы Коры своими, он чувствовал не только примитивную похоть, но и разгорающуюся в груди надежду. Женщина перед ним была подобна настоящему чуду, а не тем фокусам, которые он и сам мог с лёгкостью показать в любую минуту. Эта женщина любила его, не боялась чешуйчатой кожи и нечеловеческих глаз, не вздрагивала, когда его когти касались её нежной кожи, обещала взрастить в своём теле его дитя. Румпель был счастлив, лаская белые бёдра и упругую грудь. Так счастлив, что сам внёс изменения в контракт.
Впрочем, первенца Коры он всё равно получил. Зелина. Она была похожа и не похожа на мать. И она любила своего учителя со всей страстью покинутого ребёнка. Но Румпель больше не верил в любовь женщин, а похоть… за столетия своей жизни он познал ей цену. Никакое содрогание плоти не могло дать и сотой доли того удовольствия, которое сулила власть. А Зелина… о! Она отдалась бы ему посреди центральной площади на глазах у зевак без малейшего стыда всего за одно доброе слово возлюбленного монстра. Румпель же слишком хорошо видел в лице Зелины черты Коры. Коры, предавшей его любовь ради сомнительного счастья быть королевой. Чтож, не впервой Румпелю предпочитают другого мужчину. И Зелина такая же. Как только на горизонте появится кто-то более… «достойный» и прости-прощай вся любовь. Поиграли будет. Довольно чувств и привязанностей. Отныне Румпельштицхен более никогда не доверится женщине и сам будет использовать их, как все они использовали его, раз за разом разбивая ему сердце. А Зелина… она бесполезна, она не сможет открыть врата в другой мир, по крайней мере так, чтобы сам Румпель остался жив. Что же до Коры, то… пожалуй, раз уж она не родила ему ребёнка, то он заберёт у неё и вторую дочь. Он воспитает её, сделает Злой Королевой и вынудит сделать за него грязную работу. И пусть Кора винит себя, дай она ему новую семью, Румпель бы отказался от поисков Беля.
Иногда Румпельштицхен вспоминал горящие страстью глаза Зелины. Пожалуй, это было даже приятно – быть предметом огненной страсти красивой женщины и талантливейшей колдуньи. Иногда. Можно было даже представлять, как весело он мог бы провести время, лаская роскошное тело, проникая в лоно, и смеясь над Корой, которая думала, что обманула его. О нет! Обмануть Румпельштицхена невозможно, он всё равно возьмёт свою плату, а если захочет, то и с процентами. Впрочем, этим мыслям он отдавал немного времени, продолжая работать над воплощением своего сложного и изящного плана. А потом в его жизни появилась Бель. Принцесса Бель.
Она была… забавной. Наивной, пугливой, зачастую бесполезной, но старательной. Её хорошенькая головка была полна книжной чуши и романтическими представлениями. Смешно сказать! Она видела в нём человека под маской монстра. Это было забавно. Забавно до слёз. Румпель и не заметил, как снова начал меняться, как стал следить взглядом за девушкой, прислушиваться к её словам и исполнять её желания. Осколки сердца впивались в грудь изнутри, напоминая о том, что уже сделали с ним женщины, которых он любил, чем ответили на его любовь.
Однажды боль стала невыносимой. Румпель хотел, так хотел поверить, но не мог. И тогда он отпустил Бель. Боль от разлуки не так сильна, как боль предательства. Он переживёт. Всё что и надо, немного погрустить, а затем вернуться к исполнению своего плана. В конце концов, только Бель не предавал его никогда. Какая ирония… в его жизни и сердце снова появился человек с этим именем.
Чего Румпель не ожидал, так это что Бель вернётся в его замок сама. Она пришла и поцеловала его. Это был самый сладкий и самый горький поцелуй в его жизни. Поцелуй истинной любви, способный на чудо. Поверить бы ему, поверить бы Бель тогда…
В следующий раз Румпельштицхен смог поцеловать Бель только в Сторибруке. И какие это были поцелуи! Изменённая магией Злой Королевы Бель восторгалась тёмной стороной мистера Голда. И он упивался тем, что мог быть в глазах Бель сколь угодно чудовищным. Она смеялась резко и пронзительно, кусала его губы колючими поцелуями, бесстыдно обнимала его руками и ногами, не щадила его изувеченную ногу, заставляя вновь и вновь входить в её распаленное умелыми ласками тело. А Голд был умел, ласков и страстен. Он целовал её губы и шею, дразнил соски и бёдра, доводил до изнеможения порхая чуткими пальцами между ними. Она громко стонала, запрокидывая голову и выгибаясь навстречу его плоти. Голд сходил с ума, вдыхая пряный запах её молодой кожи и пышных волос. ЛжеБель нравилась ему ничуть не меньше настоящей.
Настоящая же выматывала душу, требовала невозможного,обижаясь на ложь и не принимая правды. Впрочем, Голд был не против. В этот раз он позволил себе любить, просто не спешил доверять. Ещё ни одна женщина не оправдала его надежд, а значит он будет любить, но не доверять.
Впрочем, Бель всё же умудрилась преподнести ему сюрприз, уколовшись о проклятое веретено. Женщины! И это тогда, когда надежды вернуть Беля уже не осталось – сын погиб, оставив ему внука, и почти лишив рассудка.
Зелина оставалась рядом с ним, в те дни, когда он шаг за шагом погружался в пучины безумия. О да! Она была достойной ученицей, лучшей, из тех, кто когда-либо были у него. Она хорошо усвоила урок «люби, но не доверяй». Пожалуй, даже лучше самого Румпеля. А ведь он так ласково целовал её, скользил губами по шее, заставляя выгибаться, гладил ладонями белые бёдра, заставляя всхлипывать от страсти.
Но нет… поцелуи Румпельштицхина, сколь бы умелыми они ни были, никогда не приносили ему счастья. Пожалуй, ему не стоило дарить ни одного из них.