Я то, что я есть
Название: Бог
Канон: Оригинальное произведение
Автор: Лютый зверь
Научный консультант: David Kristens
Размер: миди 4298слов
Пейринг/Персонажи: Шлинк, мегалоцерос Megaloceros sp., люди
Категория: джен
Жанр: путевые заметки, мистика
Рейтинг: G
Предупреждения: попаданец
Краткое содержание: Путешественник между мирами попадает в очередной мир
Примечание: Первая часть
Размещение: только с разрешения автора

Канон: Оригинальное произведение
Автор: Лютый зверь
Научный консультант: David Kristens
Размер: миди 4298слов
Пейринг/Персонажи: Шлинк, мегалоцерос Megaloceros sp., люди
Категория: джен
Жанр: путевые заметки, мистика
Рейтинг: G
Предупреждения: попаданец
Краткое содержание: Путешественник между мирами попадает в очередной мир
Примечание: Первая часть
Размещение: только с разрешения автора

Кто знает, что отличает путешественника от бродяги? Вот уже много лет я бреду между мирами без особой цели, но не в силах остановиться. Меня завораживают красота и ужасы бесчисленных вариаций, возможно, одного единственного мира, в отражениях которого я заплутал, а возможно, схожести абсолютно разных реальностей. Я не знаю, кому обязан этой возможностью, не знаю механизмов портала, открывающегося передо мной каждое полнолуние. Не знаю и не думаю об этом, просто иду сквозь пространство и время навстречу неизведанному.
Когда хрустальный звон Звёздного Пути утих, я увидел бесконечное небо очередного мира, усыпанное бесчисленным количеством звёзд. Синие, белые, зеленоватые огоньки мигали, дрожали или, наоборот, стойко удерживали ровное свечение своими крошечными лучиками. Небо и звёзды были яркими, насыщенными, а вот бледно-серый диск луны казался приклеенным к полотнищу ночи кружком плотной бумаги с нарисованными на нём простым карандашом пятнами неправильной формы.
Я вдохнул стылый воздух, пахнущий поздней весной после затяжной зимы. Характерные нотки талой воды, всё ещё промерзлой земли и едва уловимый аромат пробуждающейся жизни, когда дневной воздух уже немного прогревается солнцем, но ещё не оттаявшая после зимней стужи земля, выпивает из него тепло. При свете звёзд и полной луны я видел вокруг пологие холмы, кое-где поросшие редким лесом, такие же, как и тот, на вершине которого я оказался, и блестящую в лунном свете ленту полноводной реки, извивавшуюся змеёй между холмами.
Со своего холма я разглядел ещё одну звезду, горящую на земле, а не в небе. Она не была и отражением в глади реки – маленький золотистый огонёк имел характерный оттенок отблеска затухающего костра. Похоже, в излучине реки нашли приют разумные существа. Оставалось надеяться, что это всё же люди, а не какие-нибудь экзотические существа.
Я запомнил, в какой стороне находится огонёк, и спустился с продуваемого холодным ветром холма. Судя по размеру золотистой искорки и полному отсутствию запаха дыма, идти к костру предстояло долго. Но особого выбора у меня не было, поэтому, поправив рюкзак, я бодро зашагал между холмами в нужную сторону. Заодно и согреюсь.
Земля упруго подавалась под подошвами ботинок, холодная, но уже оттаявшая. Склоны, покрытые стелившейся и ломкой прошлогодней травой, к счастью, были достаточно сухими, а вот в низинах между ними ноги порой скользили по грязи, коварно скованной сверху тончайшей плёнкой ночной наледи. Но в целом идти было не сложно, если не опускаться в самые низины.
Я напевал в голос ритмичную песенку, выученную в одном из миров. Идти под неё было удобно, она задавала ритм и почти не требовала дыхания, а главное, человеческий голос отпугивал возможных хищников. Учитывая ночное время, это было совсем не лишнее, ведь большинство из них предпочитали охотиться по ночам. Моё пение позволяло предупредить о моём приближении, позволяя всевозможному зверью вовремя убраться с дороги. Не хотелось бы наткнуться на отдыхающего волка или медведя и напугать его до рефлекторной атаки.
Весь мой предыдущий опыт говорил о том, что мир, где я оказался, не имеет развитой технократической цивилизации. За несколько часов, что я шёл, в небе ни разу не промелькнули торопливые и ритмичные огоньки спутника или самолёта, а до самого горизонта ничего не нарушало дикой природы – ни одного столба или хотя бы грунтовой дороги. Конечно, даже в ночь полнолуния света не так уж и много, но моего опыта путешествий вполне хватало, чтобы заметить любые незначительные свидетельства присутствия человека. Такие уж мы создания, изменяем окружающий мир, даже не замечая этого. Здесь же, кроме далёкого костра не было иных свидетельств развитых существ. Мой опыт подсказывал, что с большой долей вероятности я попал в довольно дикие земли с крайне примитивной цивилизацией.
Поднявшись на очередной холм, чтобы подкорректировать направление, я убедился, что был
прав. С пологой вершины мне открылся вид на примитивную деревеньку, явно оседлого народа. Над землёй возвышались несколько грубых крыш полуподземных домов типа землянок, а не складные шатры из шкур, присущие кочевым племенам. Я разглядел несколько обработанных участков земли, напоминающих кривоватые грядки, а ещё у берега на сколоченных жердях сушились рыболовные сети или что-то похожее. Всё маленькое, грубое, низкое, словно прижимающееся к земле. А над всем этим возвышался то ли идол, то ли тотемный столб, увенчанный огромной скульптурой распахнувшего крылья орла. Хищная и разлапистая тень словно накрывала деревеньку. С такого расстояния я уже чувствовал запах дыма от костра, зажжённого прямо под столбом. В предрассветных сумерках разглядеть большего не удалось, но меня не оставляло смутное ощущение какой-то неправильности. Опасности я не чувствовал, но что-то неясное царапало изнутри, отдаваясь этим «не так». Решив, что буду разбираться на месте, я пошёл к огню.
Несмотря на глухой час, меня встретили за несколько сотен метров до деревни. Оклик на незнаком языке был грубым и настороженным. Я послушно остановился и поднял руки – универсальный жест в любом мире, понятный любому обществу. В ответ на вопросительные интонации следующего окрика честно прокричал, что не понимаю. Стоять пришлось довольно долго, напряжение сторожей ощущалось так, как обычно ощущается в мирные времена, без паники, затаённого страха и явной враждебности, но с толикой любопытства. Время ожидания подтверждало, что местные жители, кем бы они ни были, не опасаются военных набегов или разбойничьих грабежей. Один-два налёта, если не уничтожают поселение, то быстро вырабатывают механизм оперативной встречи незваных гостей. Купцов и коробейников тоже привечают быстро. Правда, я никак не походил ни на тех, ни на других, но всё же рискну сделать вывод, что бродячие торговцы тут тоже редкость.
Наконец, двое невысоких людей, одетых в длинные, почти до колена, куртки и плотные штаны, отделившись от теней холма, подошли ко мне поближе. В руке одного я заметил копьё, а второй держал односоставной лук. К оружию я постарался приглядеться получше. Лук был средних размеров, явно охотничий и совершенно не приспособленный для стрельбы с седла. Длинный тул у бедра лучника щетинился оперением стрел, а небрежно опущенная ладонь находилась в непосредственной близости от них. Человек не держал лук на изготовку, но расслабляться я не стал. Для выстрела хорошему лучнику не потребовалось бы и секунды – выхватить стрелу, наложить её на лук и отправить в мою сторону можно всего одним стремительным движением. Человек с копьём тоже не тыкал им в мою сторону. Свидетельствовать это могло о многом.
Возможно, тут вообще не воюют с людьми, во что откровенно не верится.
Возможно, встречающие были уверены в себе настолько, что не считали нужным демонстрировать враждебность. Возможно, просто пренебрегали конкретно мною – я-то выгляжу совсем неопасным, да и оружия у меня нет.
Возможно, тут взятое наизготовку оружие уже было сигналом к бою. Пока я пытался определить истинную причину, люди подошли ближе. Оба мужчины были невелики ростом, обладали плоскими лицами монголоидного типа и носили довольно сложные головные уборы. Да и кожаные куртки их, расшитые сложным, но не ярким орнаментом, ладно сидели на крепких фигурах и не стесняли движения. Культура явно не техногенная, но и не откровенные дикари, а значит, и договориться с этими людьми вполне возможно. В моём случае ещё и жизненно необходимо. Пара ночей без крыши над головой при такой погоде – и я банально замёрзну насмерть или подхвачу пневмонию, которую тут лечить нечем.
Но сразу договориться не удалось.
Резкая, отрывисто-переливчатая речь незнакомцев ни была похожа ни на один известный мне язык. Пришлось договариваться по старинке – жестами. Кое-как изобразив, что я голоден, устал и замерз, я получил разрешение идти в деревню. Мужчины провожали меня, встав по обе стороны. Ненавязчиво и доходчиво предупреждая не делать глупостей, но и не угрожая. Думаю, я заинтересовал их не меньше, чем они меня. Не сказать, что я такой уж высокий, но почти на голову выше этих крепких парней с печатью опыта и полным отсутствием морщин на безволосых лицах. Моя борода, которую я, к счастью, успел подровнять перед переходом, явно привлекала внимание, как и плотная однотонная ткань добротной, хоть и порядком поношенной куртки. Молодцы привели меня к тотемному столбу в тот момент, когда рассветные лучи запутались в торчащих перьях распростёртых крыльев. Мне было любопытно посмотреть на скульптуру, но стоящий у подножья шаман требовал моего внимания прямо сейчас. Это высохший и крепкий старик с жиденькой седой бородкой, печально повисшими усиками, в длиннополой куртке, снизу до верху расшитой костяными пластинами с выцарапанными явно ритуальными символами. Самые крупные бляхи крепились на плечах, в районах солнечного сплетения и паха. Всё это богатство музыкально брякало при движении. В руке старик сжимал длинный посох, покрытый искусной резьбой, повторяющей угловатые символы костяных пластинок. Посох был слишком длинным для того, чтобы им драться с человеком, а вот какого-нибудь зверя им отогнать было вполне возможно. Старик смотрел цепко и проницательно. Шебуршащаяся толпа ребятишек возле входа одной из землянок убедила меня в миролюбивости местных жителей. Если бы меня считали явным врагом, то детей никто бы не выпустил.
Мои сопровождающие что-то резко и почтительно сказали старику, тот чуть кивнул и вперил в меня немигающий взгляд. Остальные жители, а их оказалось совсем немного, постепенно собирались вокруг. Старик смотрел на меня, я отвечал ему тем же. Не могу сказать, что шаман был таким уж старым. Морщины на его лице были резкими, но кожа не казалась дряблой и имела вполне здоровый оттенок, а судя по тому, что губы не вваливались, за ними находился более или менее полный набор зубов. Несколько слов, сказанные скрипучим, но неожиданно совсем не старческим голосом, были так же непонятны. Я покачал головой – не понимаю.
Последующие пару часов, мы активно размахивали руками, пытаясь найти общий язык. В конечном итоге мне пришлось показать все свои вещи. Нож очень заинтересовал шамана, но он не взял его, впрочем, он вообще не прикасался к моим вещам и не разрешал делать этого другим. После того, как я перетряхнул весь свой скарб перед стариком, меня усадили к огню и дали кривоватую плошку рыбной похлёбки. Варево было пресным на вкус, но сытным, а главное – горячим. После него меня потянуло в сон, один из тех, кто встречал меня, проводил меня к одной из землянок и уложил на кучу шкур. Убранство я не особо разглядел – «разговор» с шаманом сразу после перехода и бессонной ночи слишком уж утомил меня. Я провалился в глубокий сон без сновидений.
В землянке не было окон, а плотная шкура, выполняющая функцию двери, не пропускала свет, поэтому, проснувшись, я не мог определить время суток. В землянке было тесно, темно и пахло шкурами, потом, дымом и рыбой, а ещё совсем немного сухими травами. Рядом с моей постелью сидел ребёнок, одетый почти как те парни, которые меня встретили, насколько я мог разглядеть в неверном свете тлеющей лучины. Ребенок что-то отрывисто чирикнул и выскочил на улицу, впустив на миг в землянку солнечные лучи. Я потянулся, тело благодарно откликнулось и потребовало еды. Судя по бурчанию в животе, вряд ли это тот же день. Похоже, я проспал остаток дня и ночь. Скинув шкуры, я нащупал свой рюкзак, закинул его на плечо и, на всякий случай затушив лучину, вышел на улицу. Несмотря на раннее утро, местные жители уже вовсю работали. Несколько женщин мотыгами взрыхляли почву на грядках, ещё несколько суетились у костра рядом с одной из землянок. Впрочем, это была скорее примитивная печь, чем просто костёр. Длинный плоский камень нагревался от открытого огня, и каждая из женщин использовала его по своему усмотрению. Одна выпекала неаппетитные лепёшки из полужидкого теста, вторая на другом конце этого же камня мяла и била короткой колотушкой что-то напоминающее кусок кожи. Перехватив мой взгляд, женщины переглянулись и принялись еще старательнее заниматься своими делами. Я торопливо отвернулся от них, мало ли какие местные обычаи мог нарушить по незнанию. Но посуда меня заинтересовала. Кривоватая и грубая, явно слепленная без применения гончарного круга, и вероятно не обожжена. Бурые бока щедро украшали извилистые линии, резко отличающиеся от угловатых орнаментов костяных пластин. Ну, палочкой по глине водить не в пример легче, чем в кости сделать глубокую борозду примитивным инструментом, который тоже сначала ещё нужно изготовить.
На глаза попался голенастый подросток, старательно несущий вязанку хвороста. Он уже почти вырос из своей курточки, полы которой заканчивались на середине бедра, а не у колена, как у большинства других, однако рукава были старательно удлинены широкой полосой свежевыделанной кожи. Возможно, на днях такими же полосками удлинят и полы курточки. Как я заметил, у многих детей курточки были обновлены именно таким способом. Местные жители вообще очень тщательно относились к одежде – богатый орнамент, пришитые костяные и роговые пластинки с различными символами, полосочки и помпончики из меха. Не удивительно – в таком климате без добротной одежды долго не протянешь. Впрочем, одежда тут явно и паспорт, и оберег, и показатель статуса, достаточно только вспомнить покрытую костяными пластинками, словно чешуёй, хламиду шамана. Сам он, к слову, тряс какими-то пучками у костра под столбом с орлом. На ритуал это похоже не было, старик не завывал, не скакал с бубном и вообще выглядел по-хозяйски деловито. На самом берегу двое мужчин неторопливо растягивали грубо сплетённую сеть, больше напоминающую бредень. Какая-то мелкая и нахальная птаха скакала по берегу рядом с ними, настороженно вертя клювастой головой. Я остановился, осенённый внезапным пониманием. Вот, что было неправильно в этом поселении! Здесь не было животных! Ни собак, ни овец, ни даже банальной домашней птицы, что уж говорить о скоте! Люди всегда держат возле себя животных! Я не говорю о грызунах или мелких зверьках, обитающих на помойках, живущих бок о бок с человеком, но старающихся лишний раз не попадаться на глаза. Я говорю о домашних животных или питомцах, вроде птиц в клетках, животных, полностью зависящих от человека. Здесь же таких не было. Даже полудиких собак! Куда я вообще попал?
Пока я размышлял и оглядывался, люди занимались своими делами, изредка поглядывая на меня. Дело, конечно,
было не в деликатности, а в том, что лишнего времени у этих людей не было. Им предстояло запастись едой, дровами, шкурами и ещё кое-каким сырьём за короткий весенний день. Кроме того, мужчин в поселении почти не было – только шаман, да те двое на берегу, которые никуда далеко отходить не собирались, и неторопливо чинили сеть, явно приглядывая за чужаком рядом с их домами, женщинами и детьми.
Я пересчитал женщин, их набралось чуть больше десятка, причем трое – старухи, а ещё две, совсем молоденькие, возились с младенцами. Детей разного возраста было больше всего. Самым старшим был тот голенастый мальчишка, который тащил хворост. Кажется, его же я видел утром в землянке, но не уверен, было слишком темно. Детишки занимались нехитрыми делами под приглядом старух. Кто-то что-то растирал на камнях, кто расщеплял тонкие веточки, возможно для лучин, кто-то скрябал острым камешком олений рог, кто-то перетаскивал с места на место камни. Словом, все при деле. А мужчин нет. И если бы не я, то и двое «рыбаков», вероятно, были бы за пределами деревни. Судя по тому, что все жители одеты в кожу, то мужчины, скорее всего, где-то охотятся. Вспомнились лук и копье вчерашних провожатых.
Кажется, я начинаю понимать, где я оказался. Это поселение древних людей. Они всё ещё живут охотой и собирательством, но уже потихоньку начинают осваивать земледелие. Животных они пока ещё не приручают, вот их пока тут и нет. Зато уже явно имеется религия и культура. Это поселение не выглядит древним, похоже, осели тут совсем недавно. Возможно, раньше кочевали, вон как одежду тщательно изготавливают, а домишки больше на времянки похожи. Я задумался. А может, и в самом деле времянки. Может, на сезон охоты-рыболовства сюда приходят, а зимой в каком-то из дальних лесочков живут. В лесах зимой не в пример теплее, чем на продуваемой равнине, да и дровишки под рукой всегда.
Пока я думал, детишки заулюлюкали и побежали гурьбой за околицу, если можно так назвать. Как оказалось, возвращались мужчины. Шли они быстро, даже взволнованно, но добычи не несли, если не считать какого-то мелкого зверька, явно убитого по дороге. Шаман у костра подобрался и ухватился за свой посох. Похоже, случилось что-то важное, даже поважнее прибытия бородатого чужака, хоть и не такое неожиданное. Возбуждение, охватившее людей, было понятно и без знания языка. Шаман размахивал своим посохом, о чём-то важно распинался и без конца кланялся столбу. Я вспомнил, что хотел рассмотреть странную скульптуру на его макушке, но мне вновь не удалось это сделать. Шаман стал тыкать в мою сторону своим посохом, приплясывать и что-то вещать низким, горловым голосом. Судя по почтительным взглядам в мою сторону, я стал очень хорошей приметой. После небольшого и крайне экспрессивного концерта, закатанного шаманом, народ шустро разбрёлся, засуетился, забегал во все стороны. Началась подготовка к какому-то важному событию. Отношение ко мне резко поменялось от недоверчиво-любопытного к благосклонному и даже в чём-то почтительному.
Невольно задумаешься о том, что не обнаружь охотники того, что обнаружили, меня и на костёр могли отправить, с формулировкой «плохая примета» или «вестник беды».
Мимо, отчаянно путаясь в ногах, пробежал карапуз в слишком длинной курточке. В крошечных пальчиках были зажаты несколько соломинок. Шаман, возникнув ниоткуда, припечатал мальца своим посохом пониже спины и гневно отправил назад. Видимо, кто-то поторопился принять участие в важном ритуале. А ритуал предстоял несомненно важный, словно бога встречать собрались. Ишь, снуют туда-сюда, приготавливают. Кто-то даже мне в руки сунул несколько расписанных цветной глиной или чем-то подобным веточек. Пришлось присоединиться. Суета внезапно оказалась хорошо организованной и целая процессия всего местного населения, выстроенного в странном, но явно иерархическом порядке, отправилась к ближайшему лесу. Я шёл в самом начале рядом с шаманом, позади меня шла старуха и крепкий охотник. Они тоже что-то несли. Оглядываться на всю колонну я не стал, просто шёл вслед за шаманом, оглядывая пейзаж при дневном свете. Днём почему-то эти холмы выглядели ещё более дикими, чем ночью. Жухлая прошлогодняя трава и чёрные проплешины голой земли то тут, то там оживляли бледно-зеленоватые пятна первых весенних растений. В одном месте нам повстречалась звериная тропа, проложенная к водопою многочисленными отпечатками парных копыт, очень похожих на оленьи. Впрочем, утверждать не берусь. Из всей местной живности я видел только людей, да носатую птицу на берегу. Не доходя до леса шаман остановился на относительно ровной площадке, забрал у меня расписные палки и принялся что-то мастерить. Люди обходили меня, несли свою поклажу к шаману. Суетливо, что говорило не только о торжественности, но и редкости предстоящего события, люди что-то мастерили и складывали на ближнем к лесу краю площадки. Я чуть отошёл в сторону, чтобы не мешать. Вскоре их стараниями вырос празднично украшенный алтарь, больше всего напоминающий небольшой стожок сена, усыпанный каким-то то ли ягодами, то ли грибами, то ли всем вместе. Кажется, там даже лепёшка была.
Шаман отложил свой посох и, раскинув руки, стал кружить вокруг алтаря. В своём неритмичном пении он явно подражал крикам зверей и птиц, взмахивал руками, трубно ревел и вибрировал всем телом, входя в состояние транса.
Местные же столпились на противоположном краю площадки, ближнему к деревне. Я с удивлением заметил там детей, даже того самого карапуза с соломинами. Как мог незаметно присоединился к остальным, глядеть на пляски шамана. Всё реже в пении звучали птичьи крики, всё чаще трубный рёв, а день клонился к вечеру, небо окрашивалось в малиновый цвет, обещая назавтра ветреную погоду. На лицах людей застыло вдохновлённое и почтительное ожидание, а у детей ещё и нетерпение. Если ритуал не удастся, то скорее всего, виновным буду объявлен я. Не повезло угодить сюда в это время. Не люблю лишней ответственности, особенно за то, что меня вообще никак не касается.
Вечерние сумерки мягко опускались на холмы, лес уже походил на тёмное бесформенное пятно, один раз мне даже показалось, что я увидел на опушке благородного оленя. Предвкушение, разлитое в воздухе, ушло на второй виток, став тягучим и пряным. Даже я, не понимая ничего, ожидал чего-то чудесного, мистического и почти невозможного. Такого, как, например, явление бога.
И оно свершилось. Из тёмного пятна почти растаявшего в сумерках леса внезапно появился орёл. Точно такой же, как и тот, что венчал тотемный столб. Величественная птица, почти неразличимая в сероватом воздухе, летела низко над землёй, на высоте не более двух метров. Я не мог поверить, что это живое существо, ведь гигантские крылья, размахом не менее трёх с половиной метров, совершенно не шевелились. Орёл не взмахивал крыльями, а парил, слегка качаясь вверх-вниз всем телом, словно шёл пешком. А потом я разглядел бога этих людей. То, что я принял за крылья, оказались невероятно огромными рогами крупного оленя. Сам зверь был размером с лося, но более тонконогим, широкогрудым и с мощной шеей. Шерсть на его спине почти сливалась с ночной темнотой, а развитая грудь маячила светло-коричневым пятном. Невероятное создание шло прямо к стогу, а я понял, что трубный рёв шамана не был воем медведя или ещё какого хищника, это был клич оленя. И животное пришло на него. Олень поднял точёную морду к небу, на котором появились первые редкие звёзды, и протрубил в ответ. Мощно, звучно, от чего по моему хребту прошла невольная дрожь. Бог пришёл к своим детям.
Затаив дыхание люди, ожидали знака от бога. Я понимал, что величественный зверь передо мною всего лишь животное, но поддался настроению толпы, поймав себя на том, что тоже не дышу, глядя на сохатого во все глаза. А олень принюхался, прянул оттопыренными ушами и шагнул к стогу. Толпа за моей спиной застыла. Фыркнув, животное ткнулось мордой в стожок. Качнув великолепными рогами, животное отступило в темноту, продолжив свой путь. Толпа и я вместе с нею, выдохнула через минуту, не раньше.
Внезапно люди загалдели, засуетились. Шаман помахал посохом, снова что-то сплясал под светом звёзд и полной луны. Костяные пластинки на его куртке мелодично перестукивались в каком-то чарующем ритме. А потом люди разошлись, взяв со стога по травинке и возбуждённо переговариваясь. Надо заметить, что стог от этого почти не уменьшился. Алтарь остался на своём месте, а люди ушли назад в деревню. Света полной луны хватало, чтобы идти, не спотыкаясь о каждый камень. Некоторые из женщин подхватили на руки самых маленьких детей, чтобы идти быстрее. Люди выглядели довольными и временами поглядывали на меня с одобрением. Видимо, олень повёл себя по канонам, а не как скотина, коей и являлся. В любом случае, я рад, что всё обернулось таким образом. Мне предстоит жить тут ещё месяц, до следующего полнолуния, и хотелось бы провести его без проблем.
Весь следующий месяц я провёл в деревеньке, ночуя в стоящей на отшибе землянке шамана. Разглядел, наконец, «орла» на идоле. Им оказались сброшенные рога такого же живого бога. И как раньше не догадался!
Выучил несколько слов вроде «вода», «еда», «туда», «олень» и прочие, необходимые для элементарного общения. От женщин я старался держаться подальше, «предвестник бога» я там или нет, а получить копьём под ребро или поленом по голове от какого-нибудь ревнивца мне не улыбалось совсем.
Несколько раз я ходил на охоту с мужчинами. Живности, кстати, здесь оказалось достаточно, причём самой разнообразной. Особенно много было различных птиц. Между холмами бродили разнокалиберные олени и забавные гибриды бегемота с зеброй, наделённые на редкость зловредным характером. Не удивительно, учитывая местных хищников. Чего стоили только стокилограммовые гиеноподобные твари. Хорошо ещё, что деревню они предпочитали обходить стороной. Думаю, за это надо благодарить вонючие травки шамана, которые он в течение ритуала подкладывал в ритуальный костёр под оленьим идолом.
С луком и копьём я не мог обращаться так же ловко, как местные, но благородные олени, на которых в основном охотились местные, дичь крупная, промазать сложно. Убить, впрочем, тоже. Отношение к этим животным было удивительно почитаемым и практичным одновременно. Если большерогий был богом, на которого поднять оружие было ужасным богохульством, то благородные часто становились добычей охотников. Их мясо, шкура и рога шли в дело без остатка. При этом убитых животных уважали, благодарили, оказывали всяческие почести останкам и даже разделывали с несложными ритуалами. Я ни разу не видел, чтобы обглоданная оленья кость небрежно отшвыривалась в сторону. Местные вообще очень экономно относились ко всему, что брали у природы. Они практически не оставляли мусора, используя всё, что могли. Даже рыбья чешуя не выбрасывалась, а складывалась в горшок, а потом вываривалась в подобие крепкого клея. И при этом удивительно практичном подходе люди никогда и ни для чего, кроме поклонения, не использовали огромные рога своего бога. Широкие и разлапистые рога были отличным материалом для поделок и изготовления орудий труда, но никто и не думал осквернять свою святыню. Позже я видел ещё несколько сброшенных рогов. Все они служили предметом культа и хранились над небольшими алтарями, выполняющими заодно и функцию жертвенников.
Стожки сена с ягодами и лепёшками часто разорялись оленями, но местные считали это хорошим знаком и сооружали всё заново. В этом был и практический смысл, так любимый этими людьми. Люди поддерживали животных, чья смерть помогала им выжить. Когда весна вступит в свои права окончательно, а холмы и леса покроются зеленью, олени не будут нуждаться в подкормке. Вот так люди и олени живут здесь в странной и жестокой гармонии. Это проявляется во всём. Например, охотники никогда не преследовали безрогих самок. Может, осенью они будут менее разборчивыми, но сейчас охота шла только на самцов. Что же касалось других животных, тех же зеброподобных бегемотов, то здесь охотники были менее разборчивыми, убивая и самок, и самцов.
Мне нравились эти трудолюбивые и мудрые люди. Я уже не мог считать их дикарями, несмотря на откровенно убогий быт, языковой барьер и примитивные ритуалы. Мне было удобно спать на жёсткой постели в крошечной землянке, пропахшей потом и дымом. Похлёбка местных хозяек уже не казалась безвкусной, а периодически бегающие за мной стайкой малыши не раздражали. Смешки над моей манерой ловить рыбу на крючок, а не на бреднем скорее забавляли. Единственное, чего мне очень не хватало в этом мире – хорошей ванны или бани. Местные довольно специфично относились к гигиене, уделяя ей ровно столько времени, чтобы избежать болезней. Пожалуй, я мог бы остаться в этом мире, а такой соблазн у меня появлялся крайне редко.
Этот мир не был утопией, не был он и идеальным. Здесь хватало жестокости, но вся она была вынужденной. Например, смерть маленького ребёнка от простуды ни для кого, даже для его матери, не стала трагедией. Потеря одного из кормильцев племени, убитого раненной росомахой, — тоже. Люди горевали недолго, а после непродолжительных, но ритуально сложных похорон снова занялись своими делами. У них не было времени на скорбь, чтобы выжить в этих суровых землях, нужно было уметь расставлять приоритеты по законам природы, а не искусственной морали. Но я всем сердцем полюбил этот мир. Мир живых богов, спасительных оленей и суровых, но благородных людей.
В ночь перед полнолунием я пришёл к шаману и, как мог, рассказал, что ухожу. Шаман задумчиво покивал, хотя вряд ли понял и половины. Он разрисовал моё лицо соком каких-то ягод, попрыгал вокруг в ритуальном танце, поревел оленем и вручил костяную плашку с вырезанным символом, напоминающем сложный крест. Я не знаю, какой смысл вкладывал в рисунок шаман, но с благодарностью кивнул и принял дар – перекрестье отличный символ для путешественника.
Вечером следующего дня я ушёл из деревни. Меня проводили до околицы, махали руками, переливчато кричали вслед что-то хорошее. Впрочем, когда я скроюсь из вида, эти люди вернутся к своим делам так же, как если бы меня никогда и не было. Их практичность по-прежнему мне очень нравится. Возможно, когда-нибудь я стану героем местных легенд, а, может, обо мне забудут к следующему приходу сохатого бога. Я оставляю этот мир за спиной, ступая на Путь. Мне интересно, что меня ждёт по ту сторону хрустального звона.
Когда хрустальный звон Звёздного Пути утих, я увидел бесконечное небо очередного мира, усыпанное бесчисленным количеством звёзд. Синие, белые, зеленоватые огоньки мигали, дрожали или, наоборот, стойко удерживали ровное свечение своими крошечными лучиками. Небо и звёзды были яркими, насыщенными, а вот бледно-серый диск луны казался приклеенным к полотнищу ночи кружком плотной бумаги с нарисованными на нём простым карандашом пятнами неправильной формы.
Я вдохнул стылый воздух, пахнущий поздней весной после затяжной зимы. Характерные нотки талой воды, всё ещё промерзлой земли и едва уловимый аромат пробуждающейся жизни, когда дневной воздух уже немного прогревается солнцем, но ещё не оттаявшая после зимней стужи земля, выпивает из него тепло. При свете звёзд и полной луны я видел вокруг пологие холмы, кое-где поросшие редким лесом, такие же, как и тот, на вершине которого я оказался, и блестящую в лунном свете ленту полноводной реки, извивавшуюся змеёй между холмами.
Со своего холма я разглядел ещё одну звезду, горящую на земле, а не в небе. Она не была и отражением в глади реки – маленький золотистый огонёк имел характерный оттенок отблеска затухающего костра. Похоже, в излучине реки нашли приют разумные существа. Оставалось надеяться, что это всё же люди, а не какие-нибудь экзотические существа.
Я запомнил, в какой стороне находится огонёк, и спустился с продуваемого холодным ветром холма. Судя по размеру золотистой искорки и полному отсутствию запаха дыма, идти к костру предстояло долго. Но особого выбора у меня не было, поэтому, поправив рюкзак, я бодро зашагал между холмами в нужную сторону. Заодно и согреюсь.
Земля упруго подавалась под подошвами ботинок, холодная, но уже оттаявшая. Склоны, покрытые стелившейся и ломкой прошлогодней травой, к счастью, были достаточно сухими, а вот в низинах между ними ноги порой скользили по грязи, коварно скованной сверху тончайшей плёнкой ночной наледи. Но в целом идти было не сложно, если не опускаться в самые низины.
Я напевал в голос ритмичную песенку, выученную в одном из миров. Идти под неё было удобно, она задавала ритм и почти не требовала дыхания, а главное, человеческий голос отпугивал возможных хищников. Учитывая ночное время, это было совсем не лишнее, ведь большинство из них предпочитали охотиться по ночам. Моё пение позволяло предупредить о моём приближении, позволяя всевозможному зверью вовремя убраться с дороги. Не хотелось бы наткнуться на отдыхающего волка или медведя и напугать его до рефлекторной атаки.
Весь мой предыдущий опыт говорил о том, что мир, где я оказался, не имеет развитой технократической цивилизации. За несколько часов, что я шёл, в небе ни разу не промелькнули торопливые и ритмичные огоньки спутника или самолёта, а до самого горизонта ничего не нарушало дикой природы – ни одного столба или хотя бы грунтовой дороги. Конечно, даже в ночь полнолуния света не так уж и много, но моего опыта путешествий вполне хватало, чтобы заметить любые незначительные свидетельства присутствия человека. Такие уж мы создания, изменяем окружающий мир, даже не замечая этого. Здесь же, кроме далёкого костра не было иных свидетельств развитых существ. Мой опыт подсказывал, что с большой долей вероятности я попал в довольно дикие земли с крайне примитивной цивилизацией.
Поднявшись на очередной холм, чтобы подкорректировать направление, я убедился, что был
прав. С пологой вершины мне открылся вид на примитивную деревеньку, явно оседлого народа. Над землёй возвышались несколько грубых крыш полуподземных домов типа землянок, а не складные шатры из шкур, присущие кочевым племенам. Я разглядел несколько обработанных участков земли, напоминающих кривоватые грядки, а ещё у берега на сколоченных жердях сушились рыболовные сети или что-то похожее. Всё маленькое, грубое, низкое, словно прижимающееся к земле. А над всем этим возвышался то ли идол, то ли тотемный столб, увенчанный огромной скульптурой распахнувшего крылья орла. Хищная и разлапистая тень словно накрывала деревеньку. С такого расстояния я уже чувствовал запах дыма от костра, зажжённого прямо под столбом. В предрассветных сумерках разглядеть большего не удалось, но меня не оставляло смутное ощущение какой-то неправильности. Опасности я не чувствовал, но что-то неясное царапало изнутри, отдаваясь этим «не так». Решив, что буду разбираться на месте, я пошёл к огню.
Несмотря на глухой час, меня встретили за несколько сотен метров до деревни. Оклик на незнаком языке был грубым и настороженным. Я послушно остановился и поднял руки – универсальный жест в любом мире, понятный любому обществу. В ответ на вопросительные интонации следующего окрика честно прокричал, что не понимаю. Стоять пришлось довольно долго, напряжение сторожей ощущалось так, как обычно ощущается в мирные времена, без паники, затаённого страха и явной враждебности, но с толикой любопытства. Время ожидания подтверждало, что местные жители, кем бы они ни были, не опасаются военных набегов или разбойничьих грабежей. Один-два налёта, если не уничтожают поселение, то быстро вырабатывают механизм оперативной встречи незваных гостей. Купцов и коробейников тоже привечают быстро. Правда, я никак не походил ни на тех, ни на других, но всё же рискну сделать вывод, что бродячие торговцы тут тоже редкость.
Наконец, двое невысоких людей, одетых в длинные, почти до колена, куртки и плотные штаны, отделившись от теней холма, подошли ко мне поближе. В руке одного я заметил копьё, а второй держал односоставной лук. К оружию я постарался приглядеться получше. Лук был средних размеров, явно охотничий и совершенно не приспособленный для стрельбы с седла. Длинный тул у бедра лучника щетинился оперением стрел, а небрежно опущенная ладонь находилась в непосредственной близости от них. Человек не держал лук на изготовку, но расслабляться я не стал. Для выстрела хорошему лучнику не потребовалось бы и секунды – выхватить стрелу, наложить её на лук и отправить в мою сторону можно всего одним стремительным движением. Человек с копьём тоже не тыкал им в мою сторону. Свидетельствовать это могло о многом.
Возможно, тут вообще не воюют с людьми, во что откровенно не верится.
Возможно, встречающие были уверены в себе настолько, что не считали нужным демонстрировать враждебность. Возможно, просто пренебрегали конкретно мною – я-то выгляжу совсем неопасным, да и оружия у меня нет.
Возможно, тут взятое наизготовку оружие уже было сигналом к бою. Пока я пытался определить истинную причину, люди подошли ближе. Оба мужчины были невелики ростом, обладали плоскими лицами монголоидного типа и носили довольно сложные головные уборы. Да и кожаные куртки их, расшитые сложным, но не ярким орнаментом, ладно сидели на крепких фигурах и не стесняли движения. Культура явно не техногенная, но и не откровенные дикари, а значит, и договориться с этими людьми вполне возможно. В моём случае ещё и жизненно необходимо. Пара ночей без крыши над головой при такой погоде – и я банально замёрзну насмерть или подхвачу пневмонию, которую тут лечить нечем.
Но сразу договориться не удалось.
Резкая, отрывисто-переливчатая речь незнакомцев ни была похожа ни на один известный мне язык. Пришлось договариваться по старинке – жестами. Кое-как изобразив, что я голоден, устал и замерз, я получил разрешение идти в деревню. Мужчины провожали меня, встав по обе стороны. Ненавязчиво и доходчиво предупреждая не делать глупостей, но и не угрожая. Думаю, я заинтересовал их не меньше, чем они меня. Не сказать, что я такой уж высокий, но почти на голову выше этих крепких парней с печатью опыта и полным отсутствием морщин на безволосых лицах. Моя борода, которую я, к счастью, успел подровнять перед переходом, явно привлекала внимание, как и плотная однотонная ткань добротной, хоть и порядком поношенной куртки. Молодцы привели меня к тотемному столбу в тот момент, когда рассветные лучи запутались в торчащих перьях распростёртых крыльев. Мне было любопытно посмотреть на скульптуру, но стоящий у подножья шаман требовал моего внимания прямо сейчас. Это высохший и крепкий старик с жиденькой седой бородкой, печально повисшими усиками, в длиннополой куртке, снизу до верху расшитой костяными пластинами с выцарапанными явно ритуальными символами. Самые крупные бляхи крепились на плечах, в районах солнечного сплетения и паха. Всё это богатство музыкально брякало при движении. В руке старик сжимал длинный посох, покрытый искусной резьбой, повторяющей угловатые символы костяных пластинок. Посох был слишком длинным для того, чтобы им драться с человеком, а вот какого-нибудь зверя им отогнать было вполне возможно. Старик смотрел цепко и проницательно. Шебуршащаяся толпа ребятишек возле входа одной из землянок убедила меня в миролюбивости местных жителей. Если бы меня считали явным врагом, то детей никто бы не выпустил.
Мои сопровождающие что-то резко и почтительно сказали старику, тот чуть кивнул и вперил в меня немигающий взгляд. Остальные жители, а их оказалось совсем немного, постепенно собирались вокруг. Старик смотрел на меня, я отвечал ему тем же. Не могу сказать, что шаман был таким уж старым. Морщины на его лице были резкими, но кожа не казалась дряблой и имела вполне здоровый оттенок, а судя по тому, что губы не вваливались, за ними находился более или менее полный набор зубов. Несколько слов, сказанные скрипучим, но неожиданно совсем не старческим голосом, были так же непонятны. Я покачал головой – не понимаю.
Последующие пару часов, мы активно размахивали руками, пытаясь найти общий язык. В конечном итоге мне пришлось показать все свои вещи. Нож очень заинтересовал шамана, но он не взял его, впрочем, он вообще не прикасался к моим вещам и не разрешал делать этого другим. После того, как я перетряхнул весь свой скарб перед стариком, меня усадили к огню и дали кривоватую плошку рыбной похлёбки. Варево было пресным на вкус, но сытным, а главное – горячим. После него меня потянуло в сон, один из тех, кто встречал меня, проводил меня к одной из землянок и уложил на кучу шкур. Убранство я не особо разглядел – «разговор» с шаманом сразу после перехода и бессонной ночи слишком уж утомил меня. Я провалился в глубокий сон без сновидений.
В землянке не было окон, а плотная шкура, выполняющая функцию двери, не пропускала свет, поэтому, проснувшись, я не мог определить время суток. В землянке было тесно, темно и пахло шкурами, потом, дымом и рыбой, а ещё совсем немного сухими травами. Рядом с моей постелью сидел ребёнок, одетый почти как те парни, которые меня встретили, насколько я мог разглядеть в неверном свете тлеющей лучины. Ребенок что-то отрывисто чирикнул и выскочил на улицу, впустив на миг в землянку солнечные лучи. Я потянулся, тело благодарно откликнулось и потребовало еды. Судя по бурчанию в животе, вряд ли это тот же день. Похоже, я проспал остаток дня и ночь. Скинув шкуры, я нащупал свой рюкзак, закинул его на плечо и, на всякий случай затушив лучину, вышел на улицу. Несмотря на раннее утро, местные жители уже вовсю работали. Несколько женщин мотыгами взрыхляли почву на грядках, ещё несколько суетились у костра рядом с одной из землянок. Впрочем, это была скорее примитивная печь, чем просто костёр. Длинный плоский камень нагревался от открытого огня, и каждая из женщин использовала его по своему усмотрению. Одна выпекала неаппетитные лепёшки из полужидкого теста, вторая на другом конце этого же камня мяла и била короткой колотушкой что-то напоминающее кусок кожи. Перехватив мой взгляд, женщины переглянулись и принялись еще старательнее заниматься своими делами. Я торопливо отвернулся от них, мало ли какие местные обычаи мог нарушить по незнанию. Но посуда меня заинтересовала. Кривоватая и грубая, явно слепленная без применения гончарного круга, и вероятно не обожжена. Бурые бока щедро украшали извилистые линии, резко отличающиеся от угловатых орнаментов костяных пластин. Ну, палочкой по глине водить не в пример легче, чем в кости сделать глубокую борозду примитивным инструментом, который тоже сначала ещё нужно изготовить.
На глаза попался голенастый подросток, старательно несущий вязанку хвороста. Он уже почти вырос из своей курточки, полы которой заканчивались на середине бедра, а не у колена, как у большинства других, однако рукава были старательно удлинены широкой полосой свежевыделанной кожи. Возможно, на днях такими же полосками удлинят и полы курточки. Как я заметил, у многих детей курточки были обновлены именно таким способом. Местные жители вообще очень тщательно относились к одежде – богатый орнамент, пришитые костяные и роговые пластинки с различными символами, полосочки и помпончики из меха. Не удивительно – в таком климате без добротной одежды долго не протянешь. Впрочем, одежда тут явно и паспорт, и оберег, и показатель статуса, достаточно только вспомнить покрытую костяными пластинками, словно чешуёй, хламиду шамана. Сам он, к слову, тряс какими-то пучками у костра под столбом с орлом. На ритуал это похоже не было, старик не завывал, не скакал с бубном и вообще выглядел по-хозяйски деловито. На самом берегу двое мужчин неторопливо растягивали грубо сплетённую сеть, больше напоминающую бредень. Какая-то мелкая и нахальная птаха скакала по берегу рядом с ними, настороженно вертя клювастой головой. Я остановился, осенённый внезапным пониманием. Вот, что было неправильно в этом поселении! Здесь не было животных! Ни собак, ни овец, ни даже банальной домашней птицы, что уж говорить о скоте! Люди всегда держат возле себя животных! Я не говорю о грызунах или мелких зверьках, обитающих на помойках, живущих бок о бок с человеком, но старающихся лишний раз не попадаться на глаза. Я говорю о домашних животных или питомцах, вроде птиц в клетках, животных, полностью зависящих от человека. Здесь же таких не было. Даже полудиких собак! Куда я вообще попал?
Пока я размышлял и оглядывался, люди занимались своими делами, изредка поглядывая на меня. Дело, конечно,
было не в деликатности, а в том, что лишнего времени у этих людей не было. Им предстояло запастись едой, дровами, шкурами и ещё кое-каким сырьём за короткий весенний день. Кроме того, мужчин в поселении почти не было – только шаман, да те двое на берегу, которые никуда далеко отходить не собирались, и неторопливо чинили сеть, явно приглядывая за чужаком рядом с их домами, женщинами и детьми.
Я пересчитал женщин, их набралось чуть больше десятка, причем трое – старухи, а ещё две, совсем молоденькие, возились с младенцами. Детей разного возраста было больше всего. Самым старшим был тот голенастый мальчишка, который тащил хворост. Кажется, его же я видел утром в землянке, но не уверен, было слишком темно. Детишки занимались нехитрыми делами под приглядом старух. Кто-то что-то растирал на камнях, кто расщеплял тонкие веточки, возможно для лучин, кто-то скрябал острым камешком олений рог, кто-то перетаскивал с места на место камни. Словом, все при деле. А мужчин нет. И если бы не я, то и двое «рыбаков», вероятно, были бы за пределами деревни. Судя по тому, что все жители одеты в кожу, то мужчины, скорее всего, где-то охотятся. Вспомнились лук и копье вчерашних провожатых.
Кажется, я начинаю понимать, где я оказался. Это поселение древних людей. Они всё ещё живут охотой и собирательством, но уже потихоньку начинают осваивать земледелие. Животных они пока ещё не приручают, вот их пока тут и нет. Зато уже явно имеется религия и культура. Это поселение не выглядит древним, похоже, осели тут совсем недавно. Возможно, раньше кочевали, вон как одежду тщательно изготавливают, а домишки больше на времянки похожи. Я задумался. А может, и в самом деле времянки. Может, на сезон охоты-рыболовства сюда приходят, а зимой в каком-то из дальних лесочков живут. В лесах зимой не в пример теплее, чем на продуваемой равнине, да и дровишки под рукой всегда.
Пока я думал, детишки заулюлюкали и побежали гурьбой за околицу, если можно так назвать. Как оказалось, возвращались мужчины. Шли они быстро, даже взволнованно, но добычи не несли, если не считать какого-то мелкого зверька, явно убитого по дороге. Шаман у костра подобрался и ухватился за свой посох. Похоже, случилось что-то важное, даже поважнее прибытия бородатого чужака, хоть и не такое неожиданное. Возбуждение, охватившее людей, было понятно и без знания языка. Шаман размахивал своим посохом, о чём-то важно распинался и без конца кланялся столбу. Я вспомнил, что хотел рассмотреть странную скульптуру на его макушке, но мне вновь не удалось это сделать. Шаман стал тыкать в мою сторону своим посохом, приплясывать и что-то вещать низким, горловым голосом. Судя по почтительным взглядам в мою сторону, я стал очень хорошей приметой. После небольшого и крайне экспрессивного концерта, закатанного шаманом, народ шустро разбрёлся, засуетился, забегал во все стороны. Началась подготовка к какому-то важному событию. Отношение ко мне резко поменялось от недоверчиво-любопытного к благосклонному и даже в чём-то почтительному.
Невольно задумаешься о том, что не обнаружь охотники того, что обнаружили, меня и на костёр могли отправить, с формулировкой «плохая примета» или «вестник беды».
Мимо, отчаянно путаясь в ногах, пробежал карапуз в слишком длинной курточке. В крошечных пальчиках были зажаты несколько соломинок. Шаман, возникнув ниоткуда, припечатал мальца своим посохом пониже спины и гневно отправил назад. Видимо, кто-то поторопился принять участие в важном ритуале. А ритуал предстоял несомненно важный, словно бога встречать собрались. Ишь, снуют туда-сюда, приготавливают. Кто-то даже мне в руки сунул несколько расписанных цветной глиной или чем-то подобным веточек. Пришлось присоединиться. Суета внезапно оказалась хорошо организованной и целая процессия всего местного населения, выстроенного в странном, но явно иерархическом порядке, отправилась к ближайшему лесу. Я шёл в самом начале рядом с шаманом, позади меня шла старуха и крепкий охотник. Они тоже что-то несли. Оглядываться на всю колонну я не стал, просто шёл вслед за шаманом, оглядывая пейзаж при дневном свете. Днём почему-то эти холмы выглядели ещё более дикими, чем ночью. Жухлая прошлогодняя трава и чёрные проплешины голой земли то тут, то там оживляли бледно-зеленоватые пятна первых весенних растений. В одном месте нам повстречалась звериная тропа, проложенная к водопою многочисленными отпечатками парных копыт, очень похожих на оленьи. Впрочем, утверждать не берусь. Из всей местной живности я видел только людей, да носатую птицу на берегу. Не доходя до леса шаман остановился на относительно ровной площадке, забрал у меня расписные палки и принялся что-то мастерить. Люди обходили меня, несли свою поклажу к шаману. Суетливо, что говорило не только о торжественности, но и редкости предстоящего события, люди что-то мастерили и складывали на ближнем к лесу краю площадки. Я чуть отошёл в сторону, чтобы не мешать. Вскоре их стараниями вырос празднично украшенный алтарь, больше всего напоминающий небольшой стожок сена, усыпанный каким-то то ли ягодами, то ли грибами, то ли всем вместе. Кажется, там даже лепёшка была.
Шаман отложил свой посох и, раскинув руки, стал кружить вокруг алтаря. В своём неритмичном пении он явно подражал крикам зверей и птиц, взмахивал руками, трубно ревел и вибрировал всем телом, входя в состояние транса.
Местные же столпились на противоположном краю площадки, ближнему к деревне. Я с удивлением заметил там детей, даже того самого карапуза с соломинами. Как мог незаметно присоединился к остальным, глядеть на пляски шамана. Всё реже в пении звучали птичьи крики, всё чаще трубный рёв, а день клонился к вечеру, небо окрашивалось в малиновый цвет, обещая назавтра ветреную погоду. На лицах людей застыло вдохновлённое и почтительное ожидание, а у детей ещё и нетерпение. Если ритуал не удастся, то скорее всего, виновным буду объявлен я. Не повезло угодить сюда в это время. Не люблю лишней ответственности, особенно за то, что меня вообще никак не касается.
Вечерние сумерки мягко опускались на холмы, лес уже походил на тёмное бесформенное пятно, один раз мне даже показалось, что я увидел на опушке благородного оленя. Предвкушение, разлитое в воздухе, ушло на второй виток, став тягучим и пряным. Даже я, не понимая ничего, ожидал чего-то чудесного, мистического и почти невозможного. Такого, как, например, явление бога.
И оно свершилось. Из тёмного пятна почти растаявшего в сумерках леса внезапно появился орёл. Точно такой же, как и тот, что венчал тотемный столб. Величественная птица, почти неразличимая в сероватом воздухе, летела низко над землёй, на высоте не более двух метров. Я не мог поверить, что это живое существо, ведь гигантские крылья, размахом не менее трёх с половиной метров, совершенно не шевелились. Орёл не взмахивал крыльями, а парил, слегка качаясь вверх-вниз всем телом, словно шёл пешком. А потом я разглядел бога этих людей. То, что я принял за крылья, оказались невероятно огромными рогами крупного оленя. Сам зверь был размером с лося, но более тонконогим, широкогрудым и с мощной шеей. Шерсть на его спине почти сливалась с ночной темнотой, а развитая грудь маячила светло-коричневым пятном. Невероятное создание шло прямо к стогу, а я понял, что трубный рёв шамана не был воем медведя или ещё какого хищника, это был клич оленя. И животное пришло на него. Олень поднял точёную морду к небу, на котором появились первые редкие звёзды, и протрубил в ответ. Мощно, звучно, от чего по моему хребту прошла невольная дрожь. Бог пришёл к своим детям.
Затаив дыхание люди, ожидали знака от бога. Я понимал, что величественный зверь передо мною всего лишь животное, но поддался настроению толпы, поймав себя на том, что тоже не дышу, глядя на сохатого во все глаза. А олень принюхался, прянул оттопыренными ушами и шагнул к стогу. Толпа за моей спиной застыла. Фыркнув, животное ткнулось мордой в стожок. Качнув великолепными рогами, животное отступило в темноту, продолжив свой путь. Толпа и я вместе с нею, выдохнула через минуту, не раньше.
Внезапно люди загалдели, засуетились. Шаман помахал посохом, снова что-то сплясал под светом звёзд и полной луны. Костяные пластинки на его куртке мелодично перестукивались в каком-то чарующем ритме. А потом люди разошлись, взяв со стога по травинке и возбуждённо переговариваясь. Надо заметить, что стог от этого почти не уменьшился. Алтарь остался на своём месте, а люди ушли назад в деревню. Света полной луны хватало, чтобы идти, не спотыкаясь о каждый камень. Некоторые из женщин подхватили на руки самых маленьких детей, чтобы идти быстрее. Люди выглядели довольными и временами поглядывали на меня с одобрением. Видимо, олень повёл себя по канонам, а не как скотина, коей и являлся. В любом случае, я рад, что всё обернулось таким образом. Мне предстоит жить тут ещё месяц, до следующего полнолуния, и хотелось бы провести его без проблем.
***
Весь следующий месяц я провёл в деревеньке, ночуя в стоящей на отшибе землянке шамана. Разглядел, наконец, «орла» на идоле. Им оказались сброшенные рога такого же живого бога. И как раньше не догадался!
Выучил несколько слов вроде «вода», «еда», «туда», «олень» и прочие, необходимые для элементарного общения. От женщин я старался держаться подальше, «предвестник бога» я там или нет, а получить копьём под ребро или поленом по голове от какого-нибудь ревнивца мне не улыбалось совсем.
Несколько раз я ходил на охоту с мужчинами. Живности, кстати, здесь оказалось достаточно, причём самой разнообразной. Особенно много было различных птиц. Между холмами бродили разнокалиберные олени и забавные гибриды бегемота с зеброй, наделённые на редкость зловредным характером. Не удивительно, учитывая местных хищников. Чего стоили только стокилограммовые гиеноподобные твари. Хорошо ещё, что деревню они предпочитали обходить стороной. Думаю, за это надо благодарить вонючие травки шамана, которые он в течение ритуала подкладывал в ритуальный костёр под оленьим идолом.
С луком и копьём я не мог обращаться так же ловко, как местные, но благородные олени, на которых в основном охотились местные, дичь крупная, промазать сложно. Убить, впрочем, тоже. Отношение к этим животным было удивительно почитаемым и практичным одновременно. Если большерогий был богом, на которого поднять оружие было ужасным богохульством, то благородные часто становились добычей охотников. Их мясо, шкура и рога шли в дело без остатка. При этом убитых животных уважали, благодарили, оказывали всяческие почести останкам и даже разделывали с несложными ритуалами. Я ни разу не видел, чтобы обглоданная оленья кость небрежно отшвыривалась в сторону. Местные вообще очень экономно относились ко всему, что брали у природы. Они практически не оставляли мусора, используя всё, что могли. Даже рыбья чешуя не выбрасывалась, а складывалась в горшок, а потом вываривалась в подобие крепкого клея. И при этом удивительно практичном подходе люди никогда и ни для чего, кроме поклонения, не использовали огромные рога своего бога. Широкие и разлапистые рога были отличным материалом для поделок и изготовления орудий труда, но никто и не думал осквернять свою святыню. Позже я видел ещё несколько сброшенных рогов. Все они служили предметом культа и хранились над небольшими алтарями, выполняющими заодно и функцию жертвенников.
Стожки сена с ягодами и лепёшками часто разорялись оленями, но местные считали это хорошим знаком и сооружали всё заново. В этом был и практический смысл, так любимый этими людьми. Люди поддерживали животных, чья смерть помогала им выжить. Когда весна вступит в свои права окончательно, а холмы и леса покроются зеленью, олени не будут нуждаться в подкормке. Вот так люди и олени живут здесь в странной и жестокой гармонии. Это проявляется во всём. Например, охотники никогда не преследовали безрогих самок. Может, осенью они будут менее разборчивыми, но сейчас охота шла только на самцов. Что же касалось других животных, тех же зеброподобных бегемотов, то здесь охотники были менее разборчивыми, убивая и самок, и самцов.
Мне нравились эти трудолюбивые и мудрые люди. Я уже не мог считать их дикарями, несмотря на откровенно убогий быт, языковой барьер и примитивные ритуалы. Мне было удобно спать на жёсткой постели в крошечной землянке, пропахшей потом и дымом. Похлёбка местных хозяек уже не казалась безвкусной, а периодически бегающие за мной стайкой малыши не раздражали. Смешки над моей манерой ловить рыбу на крючок, а не на бреднем скорее забавляли. Единственное, чего мне очень не хватало в этом мире – хорошей ванны или бани. Местные довольно специфично относились к гигиене, уделяя ей ровно столько времени, чтобы избежать болезней. Пожалуй, я мог бы остаться в этом мире, а такой соблазн у меня появлялся крайне редко.
Этот мир не был утопией, не был он и идеальным. Здесь хватало жестокости, но вся она была вынужденной. Например, смерть маленького ребёнка от простуды ни для кого, даже для его матери, не стала трагедией. Потеря одного из кормильцев племени, убитого раненной росомахой, — тоже. Люди горевали недолго, а после непродолжительных, но ритуально сложных похорон снова занялись своими делами. У них не было времени на скорбь, чтобы выжить в этих суровых землях, нужно было уметь расставлять приоритеты по законам природы, а не искусственной морали. Но я всем сердцем полюбил этот мир. Мир живых богов, спасительных оленей и суровых, но благородных людей.
В ночь перед полнолунием я пришёл к шаману и, как мог, рассказал, что ухожу. Шаман задумчиво покивал, хотя вряд ли понял и половины. Он разрисовал моё лицо соком каких-то ягод, попрыгал вокруг в ритуальном танце, поревел оленем и вручил костяную плашку с вырезанным символом, напоминающем сложный крест. Я не знаю, какой смысл вкладывал в рисунок шаман, но с благодарностью кивнул и принял дар – перекрестье отличный символ для путешественника.
Вечером следующего дня я ушёл из деревни. Меня проводили до околицы, махали руками, переливчато кричали вслед что-то хорошее. Впрочем, когда я скроюсь из вида, эти люди вернутся к своим делам так же, как если бы меня никогда и не было. Их практичность по-прежнему мне очень нравится. Возможно, когда-нибудь я стану героем местных легенд, а, может, обо мне забудут к следующему приходу сохатого бога. Я оставляю этот мир за спиной, ступая на Путь. Мне интересно, что меня ждёт по ту сторону хрустального звона.
@темы: " Фики Лютого зверя":, " Оригинал", "ФБ"
Цель, быть может? У бродяги нет определённого занятия, которое позволило бы ему укорениться и кормить себя на одном месте. Он ищет приработки там и сям. Путешественник же ищет нематериальных выгод. Новые места, люди, впечатления.
Сегодня я особенно Кэп, да)бесконечное небо очередного мира, усыпанное бесчисленным количеством звёзд.
Покушусь на святое, на авторский текст) Повторение прилагательных "бесконечное", "бесчисленным" должно создать эффект множества, но приём как-то чересчур на виду... К тому же после "бесчисленным" идёт слово "количеством", и обилие букв "ч", "с", "т" трудно читается. Вместо этого можно написать, к примеру, "усыпанное мириадами звёзд". Мириады это почти бесчисленное количество. )
не оттаявшая после зимней стужи земля, выпивает из него тепло.
После "земля" затесалась ненужная запятая.
Похоже, в излучине реки нашли приют разумные существа.
М-м-м, начинается интрига...
спустился с продуваемого холодным ветром холма. Судя по размеру золотистой искорки и полному отсутствию запаха дыма, идти к костру предстояло долго.
Либо он находился с наветренной стороны. )
Земля упруго подавалась под подошвами ботинок, холодная, но уже оттаявшая.
Прямо чувствуется ощущение. Вообще во всём тексте описываемое хорошо представляется перед мысленным взором, а вот это ощущение почувствовалось физически)
мир, где я оказался, не имеет развитой технократической цивилизации
В наших городах и вокруг них сильное световое загрязнение, а в мире, куда попал путешественник, ночью должна быть первозданная темень. Городскому жителю даже представить трудно, насколько это темно. ) Ещё и луна светит слабо... Человек, способный идти быстро в таких условиях, очень тренированный путешественник. )
односоставной лук
Вот тут пришлось гуглить, что за лук такой... Чувствуется серьёзный обоснуй.)
Не могу сказать, что шаман был таким уж старым. Морщины на его лице были резкими, но кожа не казалась дряблой и имела вполне здоровый оттенок, а судя по тому, что губы не вваливались, за ними находился более или менее полный набор зубов.
Путешественник смотрит н местных вдумчивым взглядом учёного-антрополога))
Кажется, я начинаю понимать, где я оказался. Это поселение древних людей. Они всё ещё живут охотой и собирательством, но уже потихоньку начинают осваивать земледелие. Животных они пока ещё не приручают, вот их пока тут и нет. Зато уже явно имеется религия и культура.
Мир описывается неторопливо и так добротно, что меня не оставляет ощущение, будто я на хорошей экскурсии)
Судя по почтительным взглядам в мою сторону, я стал очень хорошей приметой.
Не наделали б из него амулетов на счастье) Народ вроде мирный, но кто знает, что происходит в причудливом первобытном сознании)
Эпизод прочитан. Мне понравилось!
Кто знает)
Покушусь на святое, на авторский текст)
Ой! *спрятался за свой хвостик*
Мириады это почти бесчисленное количество. )
Учту.
После "земля" затесалась ненужная запятая.
Сяб)
М-м-м, начинается интрига...
Да уж, представляю... человек ждет интригу.а там просто описывает быт и повседневность..
Прямо чувствуется ощущение. Вообще во всём тексте описываемое хорошо представляется перед мысленным взором, а вот это ощущение почувствовалось физически)
Ой, как приятно! Я всегда переживаю, что сенсорность у меня тогда, когда я о ней специально вспоминаю...
а в мире, куда попал путешественник, ночью должна быть первозданная темень.
Для горожанина - возможно. Но Шлинк не так часто оказывается в электрофицированных городах. Пока он не шастает в тени других холмов- все нормально видит)
Вот тут пришлось гуглить, что за лук такой... Чувствуется серьёзный обоснуй.)
Мм.. наверное все же следовало написать "простой".. .
Путешественник смотрит н местных вдумчивым взглядом учёного-антрополога))
Он смотрит как чел с оооочень ограниченными возможностями общения, ввиду незнания языка и культуры. Вот так подмигнешь не туда - и голову оттяпают за осквернение, а то еще и в жертву какому-нить Танатосу принесут. Шлин товарищ опытный, вот и смотрит в оба.
Мир описывается неторопливо и так добротно, что меня не оставляет ощущение, будто я на хорошей экскурсии)
Мрр) Спасибо)) )
Не наделали б из него амулетов на счастье) Народ вроде мирный, но кто знает, что происходит в причудливом первобытном сознании)
Ага, от великого почтения Кука вообще съели)))
Эпизод прочитан. Мне понравилось!
Спасибо))
Учту.
Выискивать опечатки — одно, а критиковать выбор слов — совсем другое дело. Автор, ревниво относящийся к своему детищу, может критику и на дверь указать)
Да уж, представляю... человек ждет интригу.а там просто описывает быт и повседневность..
Мне с самого начала показалось, что путешествие подразумевает нечто созерцательное, и я не ждал крышесносящего чукалова. Я просто неверно выразился, назвав интригой начало развития действия.
наверное все же следовало написать "простой".. .
Я понял это так: Шлинк многоопытный путешественник и когда увидел лук, сразу его классифицировал)
от великого почтения Кука вообще съели)))
Приобщились, так сказать)
Ну да) Бывает) Но я имею наглость считать себя адекватным)))
Мне с самого начала показалось, что путешествие подразумевает нечто созерцательное, и я не ждал крышесносящего чукалова.
Это хорошо)))
Хотя такие вещи редко отклик вызывают.
Я понял это так: Шлинк многоопытный путешественник и когда увидел лук, сразу его классифицировал)
Ага) Шлинк много в чем разбирается) Сам он стрелять не умеет, но виды луков различать намастырился - оружие одна из тех вещей,которые очень четко дают понять многие вещи.
Приобщились, так сказать)